– Или прозевали, или нарочно пропустили, – равнодушно ответил Тарханов.
– Как думаешь, кто это? – спросил Ляхов, подкручивая барабанчики прицела. – Палестинцы?
– Да кто угодно. Эти, которых я приспокоил, чеченцы. А остальные – все, кому жить надоело. Иорданцы, афганцы, опять же чеченцы. Не наша это забота. В общем, ты давай на свою позицию, – сменил тему Тарханов. Он снова посмотрел в бинокль, оценивая расстояние. Время еще было, хотя теперь – в обрез. Как раз хватило покурить. Не торопясь, но глубокими затяжками, поскольку каждый думал, а не в последний ли раз.
И вот, наконец, голова колонны вышла на дистанцию прямого выстрела.
– Давай, Вадим. Пожили, и хватит. Первым не стреляй. А когда я начну, работай по обстановке. Выбивай командиров, если различишь, самых прытких, кто вперед рваться будет, пулеметчиков и гранатометчиков, само собой. Главное – бдительности не теряй. Пару раз стрельнешь, меняй позицию. И за моими командами следи.
– Учи ученого!
Доктор явно храбрился, в серьезном деле он не бывал, но то, что держался с веселым возбуждением, майору понравилось.
Тарханов отложил бинокль, вдавил в плечо приклад пулемета.
Прицел стоял на 800 метров. Он подвел мушку к груди возглавлявшего колонну усатого человека, выглядевшего командиром, уж больно решительно он шагал, положив руки на висящий поперек груди автомат, и слишком хорош был его почти новый черно-желтый камуфляжный комбинезон.
Сергею показалось, что он слышит даже хруст щебня под высокими десантными ботинками. Хотя быть этого не могло.
Кажется, боевик вдруг что-то почувствовал, вскинул голову, и они встретились взглядом. Так это или нет, думать уже было некогда, теплый спусковой крючок подался легко, словно бы сам собой.
Пулемет, как привык это делать за десятки лет своей военной жизни, загрохотал и задергался, подпрыгивая на сошках, и майору пришлось цепко сжимать рукоятку, придавливая вдобавок приклад сверху левой рукой.
Длинная очередь, как он и целился, свалила сначала лидера, потом ударила в плотную массу тел, спешащих, тяжело дышащих под грузом оружия и амуниции, смрадно потеющих, мечтающих преодолеть, наконец, последний подъем и устроить привал.
С лязгом дергался перед глазами Тарханова затворный рычаг, звенели о камни разлетающиеся гильзы, а там, внизу, лег на дорогу и третий, и четвертый ряд.
«Как скошенные», – всплыла в памяти банальная фраза.
Тяжелые пули со стальным сердечником протыкали сразу по нескольку тел. Наконец понявшие, что происходит, боевики с криками отпрянули, смешались, метнулись в стороны, а бежать им особенно-то и некуда, или на стену, или в пропасть, чудо, а не позиция!
Натуральные Фермопилы.
Майор расстрелял первую ленту в полминуты, мгновенно перебежал ко второму пулемету. Теперь он выпускал очереди по пять-семь патронов, с рассеиванием в глубину.
Разогнул палец, который начала сводить судорога, только когда увидел, что стрелять больше не в кого. Десятка два тел, раскинув руки или скрючившись в позе эмбрионов, ничком и навзничь валялись на дороге. Выжившие успели залечь, расползтись за камни, слиться с пейзажем или убежать назад, за ближний поворот.
Тарханов вытянул пулемет из амбразуры, откинулся на спину, сел, зашарил по карманам, ища портсигар.
– Порядок, командир, – крикнул ему Ляхов с вершины выступающего над обрывом утеса. – Толково приложил. Скоро не полезут.
– Ты наблюдай, наблюдай, – ответил майор.
В ответ хлопнул один, потом второй выстрел винтовки доктора.
– С Новым годом! – разобрал Тарханов азартный выкрик и не понял, к кому он относился, к ним самим или к неприятелю.
Вот уж действительно с Новым годом!
Майор, пользуясь передышкой, налил воды из фляжки в ладонь и вытер потное, закопченное лицо.
Старый год для Тарханова, по зрелом размышлении, прошел, в общем, неплохо. Главной своей удачей майор, естественно, считал то, что словчился попасть в спецкорпус войск ООН по принуждению к миру на Ближнем Востоке. Тут и старый приятель помог, служивший адъютантом у большого начальника в «Арбатском» военном округе, да и прежние заслуги тоже, однако прежде всего – фортуна, почти всю жизнь к Тарханову благосклонная.
Настолько благосклонная, что временами это даже настораживало. Сколько уже боевых друзей погибло и на чеченских войнах, и в других «горячих точках» от Югославии до Афганистана, а он воюет десятый год, и все как заговоренный. Выпустился из Рязанского училища аккурат весной девяносто четвертого, с тех пор так и воюет. Ордена скоро некуда будет вешать, звание подполковника на подходе.
Как пел один хороший бард в девяносто шестом, в Грозном, будто прямо про него:
Служил я не за звания
И не за ордена,
Не по душе мне звездочки по блату.
Но звезды капитанские я выслужил сполна,
Аты-баты..
Россия нас не балует
Ни славой, ни рублем,
Но мы ее последние солдаты,
А значит, будем.. покуда не помрем,
Аты-баты..
Как он ни пытался, не мог вспомнить пропущенное слово.
С головой что-то или просто не до этого?
Да, те времена были совсем никудышные, но и тогда выжили, а теперь грех жаловаться, денежки приличные из ооновской кассы капают, по пять штук баксов каждый месяц.
Но вот этот новый год начинался (а старый, естественно, кончался) как-то не так.
Вместо того чтобы, приодевшись в приличный штатский костюмчик, отправиться в подходящий ресторан в обществе лишенной предрассудков спутницы или хотя бы собраться с друзьями на холостяцкой квартире, Тарханову пришлось нудиться на забытом богом блокпосту в горах Антиливана, чуть севернее стыка сирийско-ливанско-израильских границ.